AES+F
Татьяна Арзамасова, Лев Евзович, Евгений Святский, Владимир Фридкес

Лев Евзович: Это просто искусство, которое имеет отношение к современной жизни и у которого современный нарратив и современный язык. Обычно это искусство, созданное за последние 20-40 лет. Причем не обязательно, что современными окажутся художники вашего поколения. Они могут не отражать современность, а повторять то, что уже было сделано. Должен быть элемент новизны. И наоборот, иногда искусство совсем не современное, а, например, картины Караваджо оказываются очень востребованными, даже модными и могут выставляться в современных контекстах, не только в академических музейных.

Татьяна Арзамасова: С искусством старых мастеров происходят потрясающие вещи. Вдруг оказывается, что Вермер Делфтский в каком-то смысле предвосхитил цифровую фотографию. И мы можем теперь к нему относиться как к современному художнику.

Л. Е.: Я думаю, что мы – производители «сладкого яда». И многим нравится то, что мы делаем: им кажется, это просто очень красиво. Многие находят в наших работах более глубокие смыслы – критицизм, скепсис, некую «отраву». Степень пропорции «сладости» и «отравы» – в этом рецепте и заключается наше главное ноу-хау.

Евгений Святский: Как кто-то удачно сказал, guilty pleasure.

Т. А.: Ира Кулик вспомнила это выражение. Guilty pleasure – это когда смотришь, испытывая чувство вины, но оторваться не можешь.

Е. С.: Но это зритель, мы-то не испытываем чувство вины – только удовольствие. Говорим то, что хотим.

Е. С.: Они не разорваны никак.

Л. Е.: Мы не разделяем новое и старое искусство. Мы скорее представляем мир искусства как коллекцию очень субъективного коллекционера, где рядом могут быть видео и гравюра XVIII века. И все это объединено его вкусом и внутренней логикой.

Т. А.: Мы знаем такие коллекции, существующие в реальности. Вот в Тасмании, например, стоит музей MONA. Это стопроцентно такой музей, где можно встретить и египетскую мумию, и видео, и VR. Все это объединено исключительно вкусом коллекционера.

Е. С.: Этот музей так и называется – Museum of Old and New Art, Музей старого и нового искусства.

Л. Е.: В XX веке считалось, что есть прогресс, что новое лучше старого или отрицает старое. Сейчас этой идеи вообще не существует и само противопоставление потеряло смысл.

Владимир Фридкес: В двух словах – новое и старое искусство связывает слово «искусство». Очень просто.

Л. Е.: У нас в карьере было два поворотных момента. Первый – «Исламский проект» 1996 года. Второй – видео «Последнее восстание» в российском павильоне на биеннале в Венеции в 2007 году. Первый сделал нас известными в специфической роли пророков, как потом выяснилось. Оказалось, мы интуитивно предсказали 11 сентября и вообще всю эту проблематику столкновения разных культур, миграции, террора и т. д., которая в 1996 году была не столь очевидна. В 2007 году на Венецианской биеннале мы показали так называемый Post-Internet Art, искусство после интернета, которое имеет дело с проблематикой социальных сетей, компьютерных игр и т. д. Это был пионерский проект для того времени.

Т. А.: Проект «Последнее восстание» как раз касался тех самых связей между старым и новым искусством, между комиксом и видеоигрой и искусством барокко.

Л. Е.: Мы обнаружили сходство между образами из компьютерных игр и, например, батальными полотнами Веласкеса.

Л. Е.: Влияние неизбежно в начале художественной карьеры. Скорее это не влияние отдельных художников, а слежение за тем, что делают современные художники. Интересно идти вместе с новым поколением, тогда происходят взаимные влияния. Поскольку мы начинали свой путь в 90-х и тогда формулировали свои основные идеи, то следили за художниками, ставшими заметными на международной арт-сцене, которые тоже тогда начинали свою карьеру, и это было взаимное влияние.

Е. С.: А впоследствии больше влияют такие художники, как Караваджо, или чтение дневников Леонардо.

Т. А.: На самом деле на художника не только другой художник влияет. Но еще детство, детский импринтинг, как в истории преступления. То, что художнику иногда удается в детстве поймать глазами, то, что на него произвело впечатление, не обязательно позитивное, но сильное, то и оказывает влияние. Это как в психологии или в американском кино. Ищите детскую травму. Это самое главное влияние на художника.

Л. Е.: Виденные в подростковом возрасте фильмы Пазолини, Феллини, Эйзенштейна, эти впечатления более важны, чем влияние изобразительного искусства. Может, поэтому мы и пришли к видео.

В. Ф.: А еще есть влияние друг на друга.

Т. А.: Да, дурная компания обладает такими свойствами. Обмениваемся худшим.

Л. Е.: Нас всегда возбуждали горячие темы, как говорится, «утром в газете – вечером в куплете». Иногда нам даже удавалось предвидеть следующую «газету» и получалось наоборот: «утром в куплете, а вечером в газете». Банальные и горячие массмедийные темы, например, женский демарш, движение #MeToo, новая волна феминизма, постпостфеминизм. Все эти дискуссии нас волнуют, и на эту тему мы делаем работу. И в этом не столько желание найти горячую тему, скорее нам важно и интересно работать с общественной паранойей.

Е. С.: Хочется ее проверить на прочность, «перевернуть» и представить ее в экстремальном воплощении.

Т. А.: В каждой горячей теме всегда проступают архетипические слои человеческой природы и ее патологии, уходящие в недра истории... И даже в #MeToo можно увидеть некий триумф амазонок, Медею, матриархат, который берет свой реванш.

Л. Е.: Абсолютно никаким. Нет сейчас на карте мировых событий такого понятия, как русское современное искусство, такого образования, течения. Очевидно, что есть китайское, индийское. При этом мы знаем примеры удачных и заметных выступлений отдельных авторов, значимых как русские художники, и это хорошо. К тому же интереснее само их искусство, чем то, что оно из России.

Т. А.: Она стала продолжением проекта Inverso Mundus, где присутствуют химеры. Химеры – это символ несбыточной мечты. А у нас ‒ домашние животные. Поэтому очень естественно, что мы сделали семью, где у каждого свой любимый уродец, своя химера.

Л. Е.: Для нас семья ‒ что-то очень важное, потому что мы семья во многих смыслах. AES+F – это тоже семья со своими отношениями.

Т. А.: Со своими детьми и следующими поколениями.

Е. С.: И следующими поколениями, которые задействованы в нашей работе. На этой обложке в качестве модели присутствует внук Тани и Льва.

Л. Е.: Мы работаем с нашим сыном и сыном Евгения. Это очень естественно сложилось, поэтому мы семья в расширенном смысле.

В. Ф.: Каждый может про себя историю рассказать.

Т. А.: Наверное, как-то повлияла, если мы все оказались вместе. Видимо, у наших семей было что-то общее – у столь разных людей, которыми были наши родители, бабушки и дедушки.

Е. С.: Очевидно, они принадлежали к общему слою московской интеллигенции – образованной, интересующейся культурой. У нас с тобой, Таня, родители имели отношение к творчеству.

В. Ф.: У меня все наоборот: родители не имели никакого отношения к творчеству.

Л. Е.: С возрастом становится понятно, сколько в тебе от родителей. Раньше совершенно этого не понимал и думал, что все в противофазе. Жизнь родителей казалась мне неинтересной, поэтому я выбрал другую жизнь. Но теперь понимаю, что именно они повлияли на мой выбор.

Е. С.: У меня и отец, и дед были художниками, и я довольно рано в детстве решил, что тоже хочу им стать. Все это знали. Никто не предлагал мне других опций, не соблазнял другими профессиями. Я шел к этому естественным образом.

В. Ф.: Ясно же все: чтобы нам было легче и лучше работать.

Е. С.: Это интересно, это резонанс. Наше постоянное общение было изначально и продолжает быть для нас источником интересных идей, обмена идеями. Результаты того, что мы вместе делаем, ‒ это тоже плод наших общих усилий. А каждый по отдельности, наверное, делал бы что-то другое.

В. Ф.: Для меня это по-прежнему расширение внутренних рамок. Уже много времени прошло, что-то изменилось и сгладилось. Но каждая новая работа вместе для меня дает значительное расширение. Я и думаю иначе, когда мы вместе, чем сам по себе. Это существенно. Плюс люблю поговорить со своими друзьями.

Л. Е.: Я бы посоветовал именно смотреть современное искусство и любое искусство, а не знать современное искусство и про современное искусство. И не стесняться своих впечатлений, эмоций и идей. Важно осознать свой взгляд, а потом можно и почитать, и изучить то, что тебе интересно. Но не наоборот.

Т. А.: Прежде всего, это очень старая и хорошая традиция. После того как искусство вышло из пещеры, потом из храма, а потом из дворца, стали возможны коллекции. Сначала у очень продвинутых граждан, потом у просто любящих иметь искусство перед своими глазами. Это стало максимально доступным для людей. Если хочется иметь, смотреть, возвращаться к этому.

Е. С.: Продолжая Танину идею, надо покупать то, что близко. Нет смысла каждому кидаться покупать с расчетом на инвестицию, на спекуляции, на перепродажу втридорога. Это все соображения скорее для профессиональных стратегических коллекционеров. А для людей, которые просто хотели бы иметь в своем окружении произведения искусства, стоит искать созвучие со своей душой, мировосприятием, с тем, что тебя волнует. Искусство ‒ это не про украшение, это скорее диалог с самим собой. Рефлексия о себе, о жизни, о времени. Бывает, что меняются эти созвучия. Сегодня человеку близко одно, а через несколько лет другое. Так и вырастают коллекции. Они многое рассказывают о человеке, который это собирал.

Т. А.: Искусство может быть красивым, иметь очень сильное эстетическое воздействие на человека.

Но искусство не потеряло и своей первоначальной функции — это часть магии.

Л. Е.: Я думаю, что для начинающих коллекционеров – это другая жизнь. Ты или живешь в окружении искусства, или живешь без него. Когда человек начинает жить с картинами, скульптурами, объектами и т. д., его жизненное пространство расширяется, жизнь перестает быть «плоской». Человек начинает общаться с другими мирами, причем не специально, а просто живя в своем пространстве.

Е. С.: Начиная коллекционировать, человек открывает для себя другой горизонт общения с людьми, с которыми он раньше бы не столкнулся. Мы знаем много примеров, как происходили метаморфозы с людьми, которые начали коллекционировать. Они сами рассказывали, как для них открылись новые возможности и ощущения.

Л. Е.: Когда приходишь в гости к коллекционеру и видишь, что у него на стенах, то понимаешь про него очень много. И, наверное, он сам про себя тоже много понимает.