Олег Кулик

Делать все наперекор общепринятым правилам – это актуальное и радикальное искусство, то, что до моды. А то, что модно, интересно, авангардно, – это классическое искусство. Мы доверяем личности, доверяем энергии. А искусство это или не искусство? Когда непонятно, что это искусство, но при этом торкает, тогда это ближе к современному, а когда все понятно – «о, это хорошо», – тогда это уже не современное, а другое. Например, мавзолей Ленина. Хотя, может быть, мавзолей Ленина – самое современное искусство, самое радикальное, недопонятое, зашифрованное послание в будущее.

Не портить этот мир. Все плохое я уже сделал. Укусил. Ударил. Украл. Разрушил. Испортил. Обидел. Все, что можно, и всех, кого можно. Теперь я хочу, наоборот, сделать что-то прекрасное. Нежное. Любящее.

Например, делаю портреты своих друзей-хулиганов. Я их терпеть не могу. В жизни все время дрались, выясняли, кто лучше. И вот теперь в наказание мне я сам себя назначил сделать их портреты. Причем в самый лучший момент – как художник-таксидермист ловит животное и безболезненно его убивает, выпотрашивает всю тушечку, зашивает и делает как в жизни, великолепным. Такая же у меня задача с друзьями. Любя, перенести их в историю культуры. При этом мне абсолютно плевать на искусство. В том смысле, что мне очень важна Греция, архивные, античные вещи. Для меня 90-е – это античность. И эту античность я бережно, нежно раскапываю. Если мне хватит терпения, а мне его хватит, я доведу это до ума. Я буду считать, что принес извинения за все те обиды, за всю кровь, боль и страдания, которые я нанес людям в процессе своего юношеского искусства и максимализма.

Жизнь связывает. Например, сталинское искусство никому не нужно, кроме торгашей и спекулянтов. Никто в нем ничего не понимает – пять человек. Вот есть такой очень интересный, глубокий человек Владимир Познер. По всем поводам у него есть мнение. И он сказал фразу: «Караваджо ‒ всем же понятно, что это хорошее искусство. Трудно отличить хорошее искусство от плохого. Это же просто! Караваджо же всем понятен». А это было в итальянском посольстве. И тут Дима Гутов говорит: «Вы извините, товарищ Караваджо до XX века даже в списке флорентийских дворцов, где он был, никогда не указывался. Это был очень плохой художник, так считалось. Очень неинтересный. Пока его не увидели авангардисты. И не начали радикально использовать черный цвет и все его приемы. Нео, прерафаэлиты и всякие прочие навязали это мнение профанам, которые сказали, да, что-то в этом есть. И теперь любой говорит: „Это же всем понятно“». А Рембрандт 200 лет назад? Тоже было всем понятно? А Ван Гог? Да никто непонятен в свое время. 

Когда куратор в Швеции со всей силы долбанул меня своей огромной ногой. Он был несколько расстроен ходом действия моего произведения искусства. Я не ожидал этого, у меня первый раз в жизни пошли сильнейшие круги перед глазами. Очнулся, лежу голый, вокруг люди, я в ошейнике. Не мог понять, что случилось. А! Я – человек-собака, думаю, надо быстро дойти до будки. «Я кого-то укусил, боже мой, как стыдно…» У меня было такое давящее состояние, я ощущал себя так, будто убил человека, я отошел к этой будке, спрятался там, залег, лежал и думал: «Боже мой, я такой умный и глубокий человек, меня бьют ногами, как собаку, я голый тут валяюсь и ничего не соображаю, что-то делать надо». И тут бежит полиция, все стало сразу ясно. Вытащили, одели и поволокли в участок. Слава богу, все по-человечески пошло.

На меня всегда сильно влияла мама. Когда она появлялась, жилы стыли. Она у меня скорпион и тигр. Хуже только тигр и овен, моя дочь. Тоже нежное существо, как моя мама. Я всегда думал, что они монстры все. А оказался монстром я, а они такие нежные и ранимые. Но это же нужно было понять – никто тебе не скажет. Потому что ты маленький ранимый ребенок. Ты всех обижаешь, а кажется, что тебя все обижают.

И потом очень сильно повлиял Боря Орлов. Это мой учитель, скульптор Борис Орлов. Я с ним познакомился в 1981 году, еще до смерти Брежнева. Мне было 19 лет. Я очень переживал, что такой большой художник, так много сделал, а нет ни выставок, ни внимания, ни признания. А ему уже 40 лет было, его тоже никто не выставлял, а он такой веселый, радостный. Я ему говорю: «Боря, откуда такой оптимизм?». А он отвечает: «Так искусство же радует». С тех пор я понял, что должно быть искусство, которое тебя радует, даже если всем на тебя плевать. И стал делать портреты друзей. Вот это Олег Мавроматти – вполне конкретный человек. Я год сидел его лепил и столько пережил эмоций! Непонятно, что ты делаешь, непонятно, какие критерии и зачем. Потом находится особая пластика, ты забываешь про все и входишь в эту пластику. С точки зрения скульптора – непонятная работа.

У меня одна проблема – это люди, ходящие по диагонали. Я езжу на велосипеде всегда немножко быстрее, чем пешеходы. И я, буддист, абсолютно спокоен и невозмутим всегда, меня ничем нельзя вывести из себя. Но вот эти бабульки, которые выбегают перед колесами, почему-то всегда движутся по диагонали. Я даже останавливаюсь. Нельзя идти прямо?! Некоторые попадаются довольно бодрые, норовят тебя еще сумкой шарахнуть. Я все время ругаюсь с какими-то толстыми бабками. И это сильно подрывает уверенность. Причем могу общаться с тиграми, с богами, с олигархами, с милиционерами, с бандитами, а с этими, по диагонали ходящими бабками с сумками, я общий язык не нахожу. И тут я решил себя преодолеть. Перестал их посылать на три буквы. Долго добивался этого и стал посылать их на пять букв. Уже легче стало. И дальше я понял, что это боги! Они меня останавливают в самый нужный момент. Чтобы я подумал о самом важном. Когда я вижу, что человек идет по диагонали, очень осторожно двигаюсь… Это был серьезный момент.

Очень вторичным. Хорошее вторичное ученическое искусство. Я всегда это говорил. Это гораздо лучше, чем экономика. У нас экономика даже не ученическая, чисто подражательная, и в этом смысле у нее есть большие проблемы. А искусство активно учится, все учатся. Но своей экзистенции у русского искусства нет, оно не может справиться с советским прошлым. Никто переварить его не может. А пока ты не переварил прошлое, человеку хочется вырвать это. Вот Илья Кабаков рассказывает об этом прошлом концептуально, тонко. Но тут есть явно какое-то несоответствие. Поэтому русское искусство никому совершенно неинтересно. Им интересен «Черный квадрат» и удар в морду человека-собаки. Поэтому сняли фильм «Квадрат», он получил в прошлом году «Золотую пальмовую ветвь» в Каннах. Арт-критики не любят этот фильм. Там человек-собака из России Олег заходит в западный музей, и все сразу понятно. Все искусство – ничто, важен живой человек. Человека живого никто не показывает. И по моим работам сразу понимаешь, что это я, сомнений не будет.

Двадцать лет я показывал фотографии человека-собаки. Да, я был плохой человек, неинтересный, неталантливый, но я такой, какой есть. Я этого не стесняюсь. Знаю свои проблемы и сложности. И я не хвастаюсь – как раз комплексовал, что никак не мог выйти на большую тему, не мог найти связь с большой культурой, с искусством, как многие мои друзья. И в этом смысле перестал делать карьеру, сказал, что я русский художник, не хочу выходить за эти границы: я и тут-то ничего не понимаю, а что там буду делать? Представляю русское искусство, я российский художник украинского происхождения со странными корнями.

ГУМ – великолепный магазин, в котором есть невероятные ажурные своды и решетки. А я работаю в решетке, у меня ощущение, что сам нахожусь в решетке, жизнь для меня – решетка, и я маленькое живое существо, которое в ней все время бьется и пытается зацепиться, вырваться, висит на ней. И когда увидел этот купол, это было мое родное пространство. И естественно было вписать там кусочки семьи, тела в этот конструктивистский свод. И это получилось.

Я знаю ответ, но хочу найти свой. Но вам я все-таки скажу не мой. Семья – это возможность стать цельной личностью. В семье ты можешь посмотреть, каким ты должен быть сам, со стороны. Семья – это ты один. Эти двое – это ты один. И как это почувствуешь, семья будет уже не так нужна. Она останется, как друзья остаются. Довольно редко кто-то это чувствует. Это такой тантрический момент, нельзя расходиться, расставаться, если только это не кармический брак. Поэтому семья – это самый важный инструмент для познания себя. Я честно прошел это два раза. Первый раз сам вышел из этого института, а второй раз меня бог избавил. Так легко и красиво. Семь лет счастья... Но зато есть прекрасный ребенок.

Создание семьи – это как работа, литье. Получается хорошая вещь, но, когда льешь, это форма, это трещины, это температура, может все грохнуться, пролиться. Это сложный процесс, и надо очень четко его сделать, тогда отольется потрясающая вещь. Люди, которые не прошли семью, крайне редко могут стать просветленными, даже в буддизме. Еще ни один импотент не просветлел, как говорил Ошо. Все говорят, надо монашество принимать. Извините, это другое. Но надо уметь работать с энергией. Бывает, что истовое воздержание к святости не ведет, а ведет к простатиту.

Сначала все дала, потом все отняла. Сначала в огонь, а потом в ледяную воду. Но между этим были потрясающие моменты. У меня до сих пор хранится бутылка, выпущенная во Франции в день, когда мы зачали Фросю. Это было большое затмение. Но мы рассчитали это зачатие и поехали специально на Алтай, Телецкое озеро. И в этот момент пошел страшный ливень. Жена сказала: раз звезды ‒ надо. Семья – это чудесная вещь. Семья народа, семья людей ‒ это самый сильный сгусток сатанизма, который может быть. Ни КГБ, ни общество, ни власть, а семья, потому что проникает очень глубоко. Ты должен пройти эту бациллу. Пройти, переварить, трансформироваться и выйти. Тогда ты будешь просветленным, свободным человеком. Свободный человек должен быть женатый человек. В какой-то момент. 

Чтобы бить других, грабить и насиловать. Либо зарабатывать. А художники объединяются в сообщества, потому что либо подлецы, либо дураки, либо русские художники. Просто еще неопытные. Вместе бить батьку легче. Больше других поводов нет. Даже спать вредно вдвоем. Заниматься сексом – ок. 

Если бы это зритель спросил, я бы ему ответил. Хорошие работы надо смотреть прямо. А плохие – бочком. Все на понимании построено. Надо почитать, а главное ‒ смотреть. Ты пойдешь первый раз в оперу – тебя просто стошнит. Второй раз еще сильнее. А на третий ты выпьешь антирвотное и будешь спокойно смотреть. Должна быть привычка.

Вот представьте: приходит человек из деревни в ГУМ. Тут бренды какие-то. Пошел в Gucci. Как ему там что-то выбрать? Он так оденется, что все в ужасе будут. Первые ярмарки на Западе помню: русские выезжали. Но современное искусство не дает возможности сильно привыкнуть. Все время делают что-то новое. Дэмиен Херст и Кунс – это вообще оскорбление для всех, это хуже черного квадрата. Это действительно обман. Но это же искусство. Это обман как очарование.

Молодые художники и коллекционеры – это самые несчастные в искусстве люди. Они никому не нужны. Они ничего не понимают, но при этом о себе высокого мнения: «Мы – коллекционеры, объясните нам, почему это так дорого стоит?». Но художнику очень трудно объяснить, зачем нужно покупать искусство. В западной системе все понятно. У моей французской галеристки три-четыре хороших художника, а это старая 40-летняя галерея. Здесь же у каждой галереи по 20-30 художников. И при этом сплошь и рядом абсолютно беспроблемное дизайнерское искусство. А в искусстве должна быть своя личная экзистенция. Но многие художники уехали, а другие не выставляются или не хотят.

Я не делаю искусство, чтобы потрясти мир или перевернуть его. Не получается все так быстро, но я знаю проблемы. Главное – сохранять радость и любовь от работы. Я по морде получил и понял все. И меня радует только чистое искусство. Что это такое? Я каждый день для себя отвечаю. Коллекционер тоже не должен ждать готового ответа. Вот ты купил кроссовки другой формы. Ты раньше в сапогах ходил. Человек померил кроссовки, может, даже не понравится сперва. Но в какой-то момент он скажет: «Это чудо». И не будет спрашивать, как кроссовки носить. Будет узнавать и пробовать. Современное искусство – это единственное, что интересно в этом мире, кроме внутреннего развития. Это предпоследняя истина. Есть религия: настоящая и последняя истина, а подготовка – это современное искусство, когда человек задается вопросами – зачем жить, что происходит, кто я такой, кто ты такой? Если вы любите общение, товарищ коллекционер, любите что-то узнавать, то, конечно, вам в современное искусство. А если вы человек высокоморальный, закрытый, умный, все уже знаете, то идите туда, где черный экран, водка и Ленин.